Я в гостях у Козеты Бек, легендарной журналистки, первой в Гостелерадио СССР начавшей вещание для черкесов диаспоры. Выпускница журфака МГУ, знающая арабский, будучи сотрудником арабской редакции, с 1950-х гг. сначала раз в месяц, а потом каждый четверг в 21.00 выходила в эфир и вещала для черкесской диаспоры.

К ее позывным «Шъуипчыхьэ шIу! Добрый вечер! У микрофона Козета Бек» в 1950-1960-е гг. прислушивались черкесы в Турции, Сирии, Иордании, Израиле. Ее голос связующей нитью соединял черкесов Советского Союза и диаспоры. Ее передачу в диаспоре ждали, собираясь у радиоприемников целыми семьями. Рабочий стол Козеты Бек всегда был завален письмами от черкесов диаспоры — их было столько, сколько не получала вся арабская редакция. И каждое письмо — это отдельная человеческая история, фотографии, просьбы найти родственников и желание выучить родной язык. В каждом письме — неутолимая жажда увидеть свою родину…

С Козетой всегда интересно, она умна, величава, неспешна, принципиальна, при случае скажет свое веское острое словцо, в свои годы следит за политикой, знает цену многому — людям, отношениям и словам. В ее рассказе — целая эпоха, даже слом эпох, конец сталинизма и рождение оттепели. Послушайте рассказ Козеты о времени и о себе.

«Я решила, что буду Козетой»

Вообще-то по-черкесски меня зовут Асланкоз. Коротко — Коз. Но мальчишки в школе дразнили меня «коза-дереза», и поэтому, когда мы с девчонками в старших классах стали зачитываться «Отверженными» Гюго, я решила, что буду Козетой, в честь его знаменитой героини.

Я родилась в ауле Натухай. Мой прадед, Куйхаджи Бек, был офицером русской армии, а мой дед, говорили, был небедным человеком, имел мельницу. Мой отец, Хаджрахи Индрисович, умер рано, а мама, Шихансур Саиновна Харатe, была родом из а. Суворово-Черкесского, под Анапой. Адыги называли этот аул Хатрамук.

Моя мама была партийным инструктором. Она окончила Комвуз в Ростове, а потом мы переехали в Майкоп. Когда центр Адыгейской автономной области перенесли из Краснодара в Майкоп, вся партийная элита ААО тоже переехала. Они жили в двух гостиницах в Майкопе. Я помню, что в 1937 г. в течение одного дня арестовали жителей одной из этих гостиниц. Всех до единого. Моя мама умерла рано, и я осталась без родителей.

В 16 лет я поступила в двухгодичный Краснодарский государственный педагогический и учительский институт им. 15-летия ВЛКСМ, окончила физмат. Мой дядя Шихам Харате возглавлял Управление связи в Адыгее. Он посоветовал мне поступить в Московский институт инженеров связи. Я поступила, но проучилась только год. Мне были не по душе эти точные науки, сопромат и другое… Я пошла работать в московскую школу, это было в 1948-1949 гг.

«До свидания!»

Это была школа № 421, этот район Москвы славился как хулиганский. В районе было много бараков, где жили рабочие со всех концов СССР. Я работала в школе старшей пионервожатой и учительницей математики в 5-6 классах.

Я решила узнать, в каких условиях живут мои ученики, и пришла в ужас: это были огромные длинные бревенчатые сараи, где жили целыми семьями. Нравы царили суровые, дети росли в жутких условиях. Конечно, они никого не слушали и не признавали. Я стала водить их в театры, на экскурсии на пароходике по Москве-реке. Москва после войны преображалась. Я хотела, чтобы дети видели, как появляются ухоженные набережные и первая высотка. Я очень любила своих учеников, они это чувствовали. Каждый день они провожали меня до трамвайной остановки и кричали: «До свидания, Козета Рахиевна!»

Потом я заболела туберкулезом, и меня уволили, так как в школе с такой болезнью работать было нельзя. И на работу меня никто не брал. Меня стали выгонять и с квартиры, так как никто не хотел квартиранта, больного туберкулезом. Я написала в ЦК КПСС и попросила о помощи, и через два дня мне нашли работу, предложили несколько мест на выбор. Меня устроили в НИИ, занимавшийся спутниками связи, я стала инженером в отделе научной информации. Это был закрытый институт, или почтовый ящик № 241, впоследствии – Московский научно-исследовательский институт радиосвязи (МНИИРС).

Из инженеров в журналисты

В 1953 г. я поступила в МГУ на факультет журналистики, на вечернее отделение. Мне дали хорошую характеристику с работы. Нашим деканом был Ясен Засурский. Мои однокурсники – бывшие военные, участники Великой Отечественной войны. Я дружила с дочерью немецкого писателя-коммуниста, в 1954-1958 гг. министра культуры ГДР Иоганна Бехера Марианной. Она звала меня к себе жить, в писательский дом: «Козета, ты снимаешь комнату и мучаешься. Перебирайся ко мне». Вскоре я переехала к Марианне, она тогда жила одна. Холодная, горячая вода, ванна, отдельная кухня – тогда мне это казалось фантастикой! 

Для диплома я выбрала тему «Египетская газета «Республика» в борьбе за национальную независимость». Это было время обновления Египта, время Насера и революции, и советская молодежь увлекалась его реформами. Я – не арабист, языка не знала, стала ходить в Институт восточных языков (сейчас – ИСАА при МГУ им. М. В. Ломоносова – прим. авт.) и через год уже могла читать газетные тексты. Я защитилась на отлично. Дипломная работа такого плана, по арабской прессе, была первой работой в истории факультета журналистики МГУ.

После защиты диплома меня сразу взяли на радио, в арабскую редакцию Главного управления радиовещания на зарубежные страны. К тому времени арабской редакции было уже десять лет. Ее главным редактором был Евгений Максимович Примаков, молодой, энергичный, талантливый. 

Меня взяли выпускающим редактором, это была очень сложная работа. Я отвечала за то, чтобы все редакторы вовремя сдавали свои тексты, чтобы дикторы правильно читали (дикторами у нас были арабы из Сирии, Египта, Ирака, для каждой арабской страны был диктор, знающий определенный диалект арабского языка). Я сверяла, чтобы текст новости на арабском соответствовал тексту на русском, с которого он был переведен. 

Не прошло и года, как в редакцию пришло письмо от черкеса из Ирака. Он просил рассказать о Кавказе, черкесах. Я сказала Евгению Максимовичу: «А давайте я сделаю передачу об адыгах!» Примаков спросил, знаю ли я родной, черкесский, и, когда услышал утвердительный ответ, принял решение посвятить черкесам СССР одну передачу в рубрике «Спрашиваете – отвечаем». Передача вышла в 23.00 в 1959 или в 1960 г. и длилась 20 минут.

«Черкесские четверги Козеты Бек»

В той самой первой передаче о черкесах, сделанной при поддержке Евгения Примакова, я рассказала о черкесах в СССР, о том, что они живут в Адыгейской автономной области, Карачаево-Черкесской автономной области и Кабардино-Балкарской АССР. Особое внимание уделила тому, что у нас есть своя письменность, учебники на родном языке, что черкесы могут получить образование по любой специальности и в любом городе СССР. 

Эту передачу услышали в аулах Рихания и Кфар-Кама в Израиле. Уже через две недели на радио пришло письмо из Израиля, из Кфар-Камы, от Яхъи Шеуджена, ему было около 20 лет. Я была очень тронута тем, как он подписал письмо — «Москва. Радио. Козете Бек».

Яхъя писал: «Моя жена разрыдалась, когда услышала твою передачу, а моя четырехлетняя дочка повторяла за тобой, Козета, каждое слово!» В письме он задал 14 вопросов: как живут черкесы, есть ли у него родственники в СССР, какие черкесские аулы есть в Адыгее. 

Я стала выходить в эфир один раз в месяц и подробно отвечала на те самые 14 вопросов, заданные мне Яхъей. На радио была еще сатирическая радиогазета. Я стала писать и туда. Сначала писала притчи о Ходже Насреддине, о его путешествиях по современному арабскому Востоку и описывала тот новый мир якобы его глазами.

Мне как-то написал один крестьянин-адыг из Сирии, что все жители его аула собираются у них в доме, так как в ауле только в его семье был радиоприемник, и слушают мою передачу. И в этом письме он просил, чтобы передача выходила регулярно и постоянно.

О чем написал посол СССР в Иордании

Я пошла к главреду (к тому времени Примаков уже ушел работать в «Правду») Хачатуру Григоряну с предложением постоянного вещания на черкесскую диаспору. Он сказал примерно следующее: «Только через мой труп! Мы ведем передачи только для арабов, а для других народов, которые живут на арабском Востоке: курдов, черкесов, армян – наше радио не будет выделять специальное время и специальные передачи».

Но тут как нельзя кстати пришло письмо в ЦК КПСС от советского посла в Иордании. Это было примерно в 1961-1962 гг. (тут Козета Рахиевна, возможно, ошиблась. Согласно Большой Советской энциклопедии дипотношения между СССР и Иорданией были установлены 20 августа 1963 г. Поэтому письмо, скорее всего, было написано в 1964-1965 гг. В эти годы послом СССР в Иордании был Петр Константинович Слюсаренко. — Прим. авт.). Он писал, что отдельная, нацеленная именно на черкесов диаспоры радиопередача очень нужна, что это идеологически и стратегически важно для СССР. Посол обратил внимание, что после передачи Козеты Бек ему стали писать иорданские черкесы: «Мы теперь будем принимать людей из СССР как братьев!» 

Письмо советского посла в Иордании повлияло на решение ЦК КПСС, и руководству арабской редакции было дано указание начать вещание для черкесов диаспоры. Каждый четверг в 21.00 регулярно я стала выходить в эфир, для меня это было большое счастье! И старики, и молодые люди писали мне искренние, очень трогательные письма, интересовались прежде всего своими родственниками в Адыгее, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии. Мне писали из Турции, Израиля, Косово.

Меня спрашивали о том, как на родине можно было получить образование, о театрах на родном языке, об их репертуаре, культуре, писателях. Я записывала участников съездов КПСС из Адыгеи и Кабардино-Балкарии, а потом давала эти записи в эфир.

Однажды мне пришло письмо из Израиля — писали, что в одном из черкесских аулов открыли клуб, черкесскую школу, стали выпускать местную газету «Черкес». Они просили учебники адыгейского языка, и за счет средств, выделенных радио, я приобрела 300 учебников и отправила в Израиль. И, хотя учебники были на кириллице, местные черкесские учителя быстро освоили методики обучения и сами стали преподавать черкесский язык по советским учебникам. Я часто посылала людям записи и пластинки с адыгскими песнями и музыкой, особенно любили песни Розы Шеожевой и Умара Тхабисимова.

«Куда исчезли передачи?»

Очень часто я помогала черкесам из Турции или Иордании получить медицинскую помощь в лучших клиниках Москвы, а однажды даже была переводчицей во время операции в Институте глазных болезней Гельмгольца.

Когда я уходила в отпуск, в эфир пускали повторы моих передач. Но в какой-то момент один из начальников, Савин, вдруг решил не ставить записи. И, когда я вернулась из отпуска, уже была готова к тому, что передачу закроют. Но тот самый Хачатур Григорян сказал, что звонили из ЦК КПСС в связи со звонком посла СССР в Иордании, который передал вопрос премьер-министра этой страны. Премьер интересовался, куда исчезли передачи Козеты Бек. Конечно, после вопросов таких высокопоставленных особ передачу не закрыли!

В нашей редакции, кроме всего прочего, переводили пьесы с арабского на русский. Среди них была пьеса «У подножия пирамид» о жизни беднейшего крестьянства в Египте, о том, какие возможности простые люди получили при Насере. Ставил эту пьесу для радио наш же сотрудник, режиссер Сваричевский. Его пригласили в Майкоп, и он работал с адыгейской труппой областного драматического театра два месяца. Пьеса имела невиданный успех. Но Сваричевский был поражен, в каких плохих условиях трудилась адыгейская труппа — тесные гримерки, убогое помещение для репетиций. Мы со Сваричевским ходили даже в Адыгейский обком партии, чтобы обратить внимание на условия артистов. И нам пообещали, что в новом строящемся здании театра артисты получат хорошие условия. И, надо сказать, обещание первый секретарь обкома сдержал…

Я проработала в арабской редакции на радио двенадцать лет. Это было удивительное время, удивительные люди, профессионалы высокого класса. На наших глазах советская держава обретала свою мощь, мы переживали времена оттепели и жили надеждами на лучшее…

Н. Нефляшева. «Советская Адыгея».