Где ходили мишки…
В семидесятых годах прошлого века Салиху и Зое было всего по двадцать с хвостиком. Промеж них была чистейшая первая юношеская любовь, с быстрым и робким касанием рук, взглядов, с ее тревогой, отчаянием, надеждой, с потрясающим ощущением единственности и неповторимости происходящего. Тем не менее, когда Салих сделал предложение, Зоя колебалась целый год, потому как он не только предложил руку и сердце, но и уговаривал ее ехать с ним на БАМ, объявленную тогда всероссийской комсомольской стройкой. Забавная девчонка Зоя всегда была остренькой на язычок, вот и тут не стерпела, смеясь, ответила парню: «А ты знаешь, как расшифровывается БАМ? То-то же. Брежнев Обманывает Молодежь. Так что смотри, вдруг стройка станет катастрофой твоих надежд и чаяний».

Где ходили мишки…
В семидесятых годах прошлого века Салиху и Зое было всего по двадцать с хвостиком. Промеж них была чистейшая первая юношеская любовь, с быстрым и робким касанием рук, взглядов, с ее тревогой, отчаянием, надеждой, с потрясающим ощущением единственности и неповторимости происходящего. Тем не менее, когда Салих сделал предложение, Зоя колебалась целый год, потому как он не только предложил руку и сердце, но и уговаривал ее ехать с ним на БАМ, объявленную тогда всероссийской комсомольской стройкой. Забавная девчонка Зоя всегда была остренькой на язычок, вот и тут не стерпела, смеясь, ответила парню: «А ты знаешь, как расшифровывается БАМ? То-то же. Брежнев Обманывает Молодежь. Так что смотри, вдруг стройка станет катастрофой твоих надежд и чаяний».
Но нет, именно на жизнь в поселке Кунерма, где, как пелось в популярной тогда песне: «Там крыши из неба, а стены из ветра, там мужество нужно и в доброе вера», пришелся расцвет их тонких и нежных чувств наперекор всему – опустошающему неустроенному быту, безденежью и так далее. В свободное от работы время они ходили в походы по Зее, пели у костра в тайге бардовские песни. Потому что они были из тех, кто верит в красоту мира, в добрые и чистые чувства, в силу поэзии, в необходимость сострадания, в радость труда.
Суровый пейзаж и гигантская стройка – повсюду подъемные краны и взмывающие вверх, как игрушки, шпалы, лес, самосвалы, подвешенные на тросах. То и дело проплывают ковши с цементом. Эта причудливая смесь из облаков, подъемных кранов, гигантских трудовых машин и сибирского пейзажа будет сопровождать их и в другом таежном городе, куда они переберутся поближе к землякам – дагестанцам и ингушам, строившим Дусе-Аминьский тоннель, и в Тынде, где на свет появится их первенец. Все происходило как-то одновременно. Как только родилась Ася, решился квартирный вопрос, правда, очень скромной, крохотной однокомнатной квартирой. Зато это уже были не бараки на узловых станциях, по стенам которых бегали тараканы, а по полу мыши, а многоэтажные дома из белого кирпича, а рядом здания веселеньких расцветок – школы, детсады. Словом, опять как в песне: «Где ходили мишки, там стоят домишки. Лучше всего в мире жить в такой квартире».
– Поначалу было трудно, – вспоминала Зоя, – я не могла привыкнуть к ритму БАМовской жизни: все куда-то бегут, перекусывают на ходу, детей таскают не по-людски – в сумках на животе, как кенгуру. Обжигающие морозы всю зиму и клещи и гнетущий гнус летом. А еще по родным тоска и по бане зуд. Но привыкли.
Вторая дочь появилась не ко времени, не только Салих, уже и Зоя работала, и посему ее появление на свет прошло обыденно и незаметно.
– Салих большую часть времени в тайге проводил, но я была спокойна, знала, что он просто патологически верен мне и совсем не обращает внимания на других женщин. Больше беспокоила Ася. Она была холодной и заносчивой со сверстниками, с нами капризна и требовательна. И если Ася – умная расчетливая девочка всегда знала, чего она хочет, то Томочка никогда никому не докучала – ни капризами, ни просьбами, ни болезнями. Вот и повелось в доме – все интересы, все надежды и желания соизмерять с потребностями старшей дочери.

Домой, на Кавказ!
Судьба каждого человека – дорога к дому. Когда в семье появились мальчишки – близнецы Расул и Рамазан, супруги решили вернуться домой. Они были все такие же неуемные до жажды жизни, веселья, не утратившие душевный порыв, тонкость, юмор.
– К сожалению, мы с Салихом не из тех, кому природа подарила вечную стройность, – подшучивала Зоя над собой и над погрузневшим мужем в беседе с соседями, которые были несказанно рады их возвращению, и все же была какая-то недосказанность, горечь в ее шутках, смехе.
Сложность ее жизни соседи прочувствовали, увидев ее повзрослевших детей, в особенности Асю.
– Эта девушка со временем будет стоить целого легиона ядовитых кумушек при всей своей пустоте, глупости и эгоизме, – говорили соседки.
Зоя была очень умной женщиной и отчетливо понимала, что беспощадное время перешагнуло границы доверительности, искренности их отношений с дочерью, но ничего с этим поделать не могла, даже несмотря на то, что за любого из своих детей могла броситься под машину.
– Я не уверена, что сделаю это для кого-то еще, – говорила она Салиху, но напряженность отношений с дочерью не проходила: то спадала, то набирала силу на виду у всех. Вскоре Ася вышла замуж, «отхватив» себе, как это часто бывает в жизни со стервами, просто золотого человека.
– Вся эта история разворачивалась на наших глазах, – рассказывают соседи, – потому что зять Зои жил с ними и с нами на одной улице. Парень был единственный сын в семье, а значит, и жить должен был в родительском доме. Но не тут-то было. Весь характер Аси, все ее симпатии и предпочтения целиком читались в тяжелом недобром взгляде ее красивых смарагдовых глаз, в настороженно высокомерном выражении ее лица. И понятное дело, свекор и свекровь невзлюбили невестку. Свекровь очень быстро, как только стала бабушкой, была превращена в няню и домработницу. Это каким нужно было обладать немолодой уже женщине смирением, чтобы, не говоря ни слова, изо дня в день прибирать за семьей сына, причем не только на кухне, в зале, но и в тех местах, где, выражаясь изящным слогом, человек оставляет чисто физиологические следы своего пребывания. Жалкое зрелище стал представлять собой и свекор Аси. Целыми днями сидел на лавочке у дома согнувшись, точно надломился… В один день не выдержал, погнал невестку со двора. Разумеется, с молчаливого согласия сына. Она испугалась не на шутку, но даже в испуге ее лицо сохраняло цепкую, ко всему готовую энергию сопротивления, когда она прошипела: «Я вас по миру пущу, будете такие алименты мне платить, что мало не покажется… И еще полдома отсужу». С этим и вернулась Ася в отцовский дом.

Комната для Аси
В народе верно говорят, самое важное в семье – правильно воспитать первого ребенка. С первым ничего не вышло, а вот остальными детьми Зои не налюбуешься. И красивые, и добрые, и заботливые. Тома выучилась на юриста, мальчишки подались на стройку. А вот Ася пустилась во все тяжкие: то у подруг заночует, то поедет на море подзаработать денег с вязаными вещами и вернется без единой копейки… Дни, ночи без сна, проведенные матерью на кухне с гулкими, глубокими вздохами леса под окном, с редким просверчком света фар машин, пролетающих мимо дома, страх до той минуты, пока не узнает родные шаги, потом путаные и невразумительные объяснения дочери, где она была до сих пор, превратили подтянутую, моложавую женщину в растрепанную старуху, похудевшую так, что она перестала отбрасывать тень… И тогда, не выдержав ада совместной жизни с Асей, домочадцы на семейном совете решили купить ей с сыном комнату в семейном общежитии.
Шли годы. Обзавелись семьями мальчишки, Тамара – жильем, и после смерти отца забрала мать к себе. Она заботилась не только о матери, но и о старшей сестре. А те, кто заботится о других, как известно, о себе мало заботятся.

Саван для Томы
На дворе стояла поздняя осень. Уже сыпал понемногу снег, мешаясь с палой листвой. На улицах все больше людей с марлевыми повязками, чтобы уберечь себя от гриппа. А Томе хоть бы что. Перенесла грипп на ногах, и все равно выйдет с работы, первым делом занесет продуктов Асе, следом бегом к братьям, и уж потом домой.
То, что могло присниться в самом страшном сне, стало правдой в одно зимнее утро. Ночью, по всей видимости, Томе стало плохо, да так плохо, что она, дабы не потревожить мать и предчувствуя свою кончину, сама себе подвязала челюсть, причем узел сделала не под подбородком, а сзади, на затылке, чтобы выглядеть пристойно, красиво даже на смертном одре. Словом, пожалела любящая дочь маму так остро, как может жалеть только уходящий навсегда остающихся…
Проснувшись утром, мать зашла в комнату к дочери и потеряла сознание, увидев, что нет тепла в уголках глаз любимой дочери… Хоронили Тому в декабре, но шел сильный проливной дождь, мутные серые нити которого пришивали землю к небу, точно пуговицу к пальто… И как тут было не подумать, что и природа оплакивает эту славную добрую девушку…
После похорон мать сказала: « Мы продадим квартиру Томы и устроим ей достойные поминки. Лично я больше этот порог не переступлю». Сыновья поддержали мать, мнением Аси никто не поинтересовался, потому что она приходила лишь на поминальные четверги, да и то через раз. Узнав о том, что квартира продана, Ася пришла в неописуемую ярость, и если бы не братья и соседи, Зое явно бы не поздоровилось.
– Я, значит, так и буду вечно ютиться в общежитии по вашей милости? Пожалели для меня и моего сына Томкину квартиру, да я бы и не пошла в хоромы, откуда вынесли покойницу. Но вы на всякий случай знайте, больше и я порог вашего дома не переступлю,- завопила она страшным голосом и выбежала из дома.

Помолимся за родителей
Ася свою мать действительно не увидела больше. Через восемь месяцев Зои не стало. Разные чувства испытывают люди, пришедшие в печальный дом. Кто-то искренне разделяет горе родных и близких, кто-то поглазеть. Но в этот день всех собравшихся интересовало только одно: почему нет Аси? Невестка попыталась спасти положение: мол, золовка в больнице после операции, на что одна из соседок в сердцах бросила: « Да врать – то не надо на пороге великого таинства смерти! Мы только что видели ее в городе».
Услышав эту историю, – собственно, я знала, и очень хорошо, эту семью – я была потрясена. Годы любого человека отмерены высшими силами. Так как могла дочь вместо того, чтобы прижаться к груди своей матери, как в детстве, попросить у нее прощения, сказать ей: «Прости меня, мама, нет твоей вины, что я выросла такой эгоисткой, начисто лишенной способности к состраданию и благодарности к окружающим, защити, спаси, посоветуй, как жить без тебя», просто – напросто не прийти на похороны матери, которая ради своих детей могла броситься под машину, в воду, с обрыва… Более того, и даже год спустя вспоминает ее с прежней непримиримостью.
Давно и не нами сказано: «Глубже истины не выдашь и не превзойдешь умы: будешь почитать отца и мать – узнаешь почет своих детей». Не успеешь этого сделать при жизни, так сделай, как в песне поется, под слова и мелодию которой редко кому удается сдержать слезы: «Помолимся за родителей, за всех живых и небожителей, помолимся за родителей ангелам нашим хранителям, и когда-нибудь помолятся дети за нас», иначе, судьба рано или поздно взымет свои неотвратимые налоги.