Первое, что пришло в голову, когда я увидела фотографию Анатолия Шамардина, это мысль о его сходстве с легендарным индийским актером Амитабхом Баччаном – такая же эффектная внешность, такой же смуглый цвет кожи, такой же темноволосый, красивый… Но если все странички биографии Амитабха Баччана изучены, так как дотошные биографы разобрали ее прямо по дням и часам, в особенности, после его смерти, то об Анатолии Шамардине в родной Карачаево-Черкесии, где он провел отроческие и юношеские годы, мало кто знает.
Анатолий Шамардин родился в селе Ольгино Ставропольского края, а через полгода его родители: отец Анатолия – донской казак, а мама-гречанка, предки которой были понтийскими греками, выходцами из Трапезунды, – переехали в село Хасаут- Греческое.
– В его маму были влюблены в селе все поголовно, – вспоминает то далекое время моя мама Надежда Афанасьевна Яковлева, – потому что она была почтительная, невероятно красивая и вместе с тем отважная женщина, которая в годы Великой Отечественной войны не только партизанила в горах Карачаево-Черкесии, но и спасла от неминуемой смерти своего мужа Виктора. Дело в том, что Виктор во время финской войны попал в плен и бежал из заточения дважды. Но был пойман.

Первое, что пришло в голову, когда я увидела фотографию Анатолия Шамардина, это мысль о его сходстве с легендарным индийским актером Амитабхом Баччаном – такая же эффектная внешность, такой же смуглый цвет кожи, такой же темноволосый, красивый… Но если все странички биографии Амитабха Баччана изучены, так как дотошные биографы разобрали ее прямо по дням и часам, в особенности, после его смерти, то об Анатолии Шамардине в родной Карачаево-Черкесии, где он провел отроческие и юношеские годы, мало кто знает.
Анатолий Шамардин родился в селе Ольгино Ставропольского края, а через полгода его родители: отец Анатолия – донской казак, а мама-гречанка, предки которой были понтийскими греками, выходцами из Трапезунды, – переехали в село Хасаут- Греческое.
– В его маму были влюблены в селе все поголовно, – вспоминает то далекое время моя мама Надежда Афанасьевна Яковлева, – потому что она была почтительная, невероятно красивая и вместе с тем отважная женщина, которая в годы Великой Отечественной войны не только партизанила в горах Карачаево-Черкесии, но и спасла от неминуемой смерти своего мужа Виктора. Дело в том, что Виктор во время финской войны попал в плен и бежал из заточения дважды. Но был пойман. Побег удался лишь с третьего раза. На Родине его, изобретателя, автора сотен рационализаторских предложений, тотчас отправили в лагеря. Елена поехала в Москву, к самому Хрущеву, исписала сотни писем в ЦК, но добилась освобождения своего мужа.
Моя мама хорошо знала семью Шамардиных, потому как училась с Анатолием в одной школе, она была на три года старше.
– Он был любимчиком всего села, – утверждает она. И удивляться этому не приходится. Мальчишка, абсолютно не имевший никакого музыкального образования, уже в малолетнем возрасте выводил такие рулады, что все диву давались, сравнивая его голос с голосом Робертино Лоретти. Однажды это чуть не погубило мальчишку. В один из дней, когда он распевал во весь голос песню из кинофильма «Дети капитана Гранта»: «А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер», в поселке Тырныауз, где работал время от времени его отец, мимо проходили цыгане. Смекнув, какой божий песенный дар идет им в руки в виде этого босоногого, чем-то смахивающего на цыганенка, мальчишки, они подозвали его, угостили конфетками, другими сладостями и увели с собой. Отбивали пацана всем поселком…
Сам Анатолий позже признавался, что печатью талантливости и оригинальности были отмечены его родственники – дядя, который научил его играть на музыкальных инструментах: балалайке, гитаре, мандолине, и тетя Ирина, жена маминого брата, – первая певунья в селе, благодаря которой он и полюбил на всю жизнь русские народные песни. Тем не менее, к чему – к чему, а к музыкальной карьере юноша себя не готовил. У него другие намерения – поступить в Пятигорский институт иностранных языков. И поступил, вот только диплом преподавателя английского и немецкого языков получил в инязе г. Горького, куда перевелся с третьего курса. Там, в Горьком, он играет в студенческом самодеятельном оркестре, коллекционирует пластинки итальянских певцов, владеющих искусством настоящего бельканто, всемирно известных теноров с божественными голосами – Клаудио Вилла, Тито Скип, он – завсегдатай тамошней консерватории. А еще Шамардин после окончания вуза поступает в аспирантуру в Ленинграде. Ленинград полонил его сердце. Он мог часами гулять по городу, любуясь конями Клодта, набережной канала Грибоедова, голубями, облюбовавшими на все времена знаменитую Черную речку, храмом святого Ильи на Пороховых, Александро-Невской лаврой…
Окончив аспирантуру, Анатолий должен был ехать по направлению в Костромской пединститут преподавателем иностранных языков, но вместо этого попал в Ленинградскую филармонию. Дело в том, что, будучи аспирантом, он начал заводить другие знакомства, которые повлияли на ход его жизни ничуть не меньше, а даже больше, нежели научные. Так однажды Анатолий написал песню для Эдуарда Хиля – под его голос, его манеру исполнения, и пошел к артисту на концерт. Когда он напел ее Хилю, тот изумился: «А где поете, молодой человек?» Узнав, что нигде, посоветовал: «Зайдите к директору Ленинградской филармонии, расчехлите гитару и сразу начинайте петь…».
Шамардин так и сделал. Директор филармонии тут же отправил его на гастроли. Новоиспеченный артист покорил всех не только исполнением своих песен на стихи Алима Кешокова, Анатолия Старшинова, Нины Красновой, Сергея Мнацакяна, но и греческих, итальянских песен – кровь казаков и греков звенела в нем своим необычным скрытым темпераментом – и вскоре о Шамардине заговорили как о русском Орфее с греческими корнями.
Он не только умудряется ездить по стране, но и преподает языки, пишет романсы, танго, вальсы, вокализы и сонаты моцартовского и шубертовского характера, серенады в стиле бельканто, песни в кавказском и русском народном стилях; экстерном оканчивает музыкальное училище имени Октябрьской революции (ныне колледж имени Шнитке).
Еще одним творческим и весьма интересным сюжетом его жизни становится переводческая работа. Шамардин переводит на русский язык китайских философов, чешского писателя Януша Осенко, переписку с женой немецкого классика Иоганна Вольфганга фон Гете, печатается в журналах «Огонек», «Юность», «Вокруг света», «Турист» и других.
В 1971 году Шамардина берет в свой оркестр солистом-вокалистом легендарный Леонид Утесов, где на концертах вместе с Анатолием работают знаменитые артисты – Геннадий Хазанов, литовская певица Джильда Мажейкайте, Бедрос Киркоров, Сергей Захаров, Вадим Мулерман и другие. Утесов берет его под свое «крыло» в прямом смысле этого слова, зная, что Шамардин ни в какую не соглашается петь не только патриотические, но даже песни гражданственного звучания. Леонид Осипович защищает его вроде в шутку, а на деле на полном серьезе перед худсоветом: «Ну, как он может с таким носом петь русские патриотические песни? Пусть поет песни народов мира».
Впрочем, Шамардин не избежал этой ипостаси. В своем интервью главному редактору альманаха «Эолова арфа» Нине Красновой он рассказал следующую историю: «В бытность мою студентом Пятигорского иняза в Москве должно было состояться грандиозное шоу, посвященное 400-летию добровольного вхождения народов Северного Кавказа, в частности и Карачаево-Черкесии, в состав России. Я попал в сборную артистов. Пели кантату: «Давно это было, при Грозном Иване». Специально к этому торжеству Вано Мурадели написал песню о партии. Песня была сложная, для ее исполнения нужен был солист с высоченным голосом, который мог бы взять верхнее «си». И солистом назначили меня. Меня нарядили в черкеску, дали саблю, и я как закатил на высоких нотах: «Тебе, родная партия, адыги шлют саля-я-я-м!». Что после этого было! Вано Мурадели выбежал на сцену и закричал в экстазе, выпучив глаза: «Да здравствует наша коммунистическая партия и лично Никита Сергеевич Хрущев!». А потом на сцену выпустили танцевальную группу, которая состояла из карачаевцев, черкесов, кабардинцев, абазинов, ногайцев, адыгов… Это было что-то невероятное!»
В 1974 году в журнале «Кругозор» выходит его первая гибкая пластинка с напутствием Виктора Бокова, автора песни «Оренбургский пуховый платок». Потом долгоиграющая пластинка «Гитары любви» с необычайно теплым предисловием Людмилы Зыкиной, выпущенная фирмой «Мелодия» тиражом 100 тысяч экземпляров и двумя повторными тиражами, которые разошлись по стране в мгновение ока. Его песни входят в репертуар Эдуарда Хиля, Клавдии Шульженко, Ольги Воронец, Екатерины Шавриной, Ивана Сурджикова… О нем пишут в газетах, журналах. Вот, к примеру, высказывание композитора Михаила Пескарева: «Никто не может так сейчас петь бельканто (бельканто – буквально «прекрасное пение» с итальянского – авт.) в Италии, как Шамардин. Сладострастно чувственный, идеально романтический и образ мужского здравомыслия, который ведет и первым двум не дает, как «тесту растекаться». «Не надо задаваться вопросом, почему в наше достаточно смутное время люди так тянутся к жанру романса. Для этого просто нужно послушать Шамардина, ту чистоту, ту нежность, которыми проникнуты все его выступления!», – говорил знаменитый тенор Георгий Виноградов. И действительно, когда он пел романсы и русские народные песни «Темно-вишневая шаль», «Ехал казак за Дунай», «Перевоз Дуня держала», «Подобна ты маю», «Серебряный ручей», «Степь да степь кругом», в которых было столько грез о любви, сожалений о разлуке, душевного страдания, столько мук, воспоминаний о природе и так далее, что у многих предательски пощипывало в носу… Ведь романс – это культура тонких, душевных, светлых людей, каковым являлся в первую очередь сам исполнитель.
В лихие перестроечные Шамардин работал за символические гонорары в ресторанах, в основном итальянских и греческих. Прославил он и японский ресторан «Саппоро», посетителями которого была избранная публика, которая приходила именно на него, -«новые русские», бизнесмены, политики, журналисты, как-то: Валерия Новодворская, Дмитрий Дибров, Евгений Киселев, Константин Боровой, Ирина Хакамада, Артем Боровик, Генрих Падва… В те времена о нем ходили частушки, больше смахивающие на оды: «Ты похож на Робертино, птичка с райским голоском, все хотят тебя увидеть ну хотя б одним глазком» или вот еще: «Ты особого лада и склада, Русь в тебе говорит и Эллада». Пел Анатолий Викторович и в ресторане «Москва», правда, нелегально. Туда приходили его послушать иные люди: Владимир Солоухин, Полад Бюль-Бюль-Оглы, Евгений Мартынов, Виктор Астафьев, который напишет о нем следующее: «Это не какая-то дребезжатина, которую нам приходится слушать по радио и телевидению каждый день!» А писатель Юрий Крохин скажет: «Все, что он делал – пел, танцевал, музицировал, – было красиво. Эстетика врожденная, эллинистическая, свободная… И вы словно переноситесь то в Венецию, то в Баварию…»
Когда оркестра Утесова не стало, Шамардин уезжает в Германию и поет в залах Штутгарта, где до него выступали Лучано Паваротти, Плачидо Доминго и Пако де Лусия. Он выступает по просьбам жителей Германии в онкологических центрах с гитаристом Андреем Лебедевым. Западная пресса называет его «русским соловьем и волшебником из Москвы». А однажды в Мюнхене старый эмигрант, приняв его за чистокровного немца, спросит: «Где вы так хорошо научились говорить по-русски?» Разумеется, ему предлагают постоянную работу, обещают помочь с жильем и прочая, но у него на все один ответ – цитата обожаемого Пушкина: «Ни за что на свете не хотел бы переменить Отечество или иметь другие истории, чем история наших предков, как ее послал нам Бог».
Его пристрастие к отечественному, к природному, исконному началу, не замутненному посторонним влиянием, приобретает с каждым днем все более сильную форму, и он возвращается в Россию. Точнее, приезжает в ставшее родным ему село Хасаут- Греческое на «греческие каникулы», так сказать. Здесь он встретился со своим учителем Константином Прокофьевичем Фанаиловым. Тот спросил: «Говорят, ты в такой моде как певец нынче, а мы здесь про тебя мало что знаем». Анатолий рассмеялся: «Знаменитый британский певец Робби Уильямс говорил: «Ухоженный вид, грамотная речь и книги – вот что всегда будет в моде». Впрочем, это то, чему вы нас, собственно, и учили…»
Ему не раз будут задавать подобные вопросы: «Это правда, что тебя в свое время оценили такие дирижеры, как Олег Лундстрем и Эдди Рознер, еще до того, как это сделал Леонид Утесов?» – на что он отвечал: «Да, но тогда я был студентом и думал, что мне надо сначала окончить институт». На вопросы о том, почему его практически не показывают по телевизору, тогда как его голос и песни есть у коллекционеров всех стран на магнитофонных пленках и грампластинках, он ответит опять-таки в интервью своей давней и верной подруге Нине Красновой: «У меня нет широкой известности, но в этом есть свои плюсы. Во-первых, мне в отличие от наших «звезд» не надо держать охрану, не надо ставить решетки на окна своей квартиры, чтобы оградить себя от поклонников или грабителей. Во-вторых, я не боюсь надоесть своим слушателям… Чрезмерная известность, чрезмерная раскрутка певца, композитора или даже какой-то одной его песни могут привести к эффекту, который я бы назвал «эффектом полонеза Огинского», когда даже всеми любимая мелодия запевается и заигрывается настолько, что теряет свою первозданную прелесть и свежесть… и перестает восприниматься слушателями, становится пустым звуком или начинает надоедать всем и даже раздражать некоторых. В этом смысле недораскрутка лучше перераскрутки, и узкая известность лучше широкой…»
Лукавил Шамардин, но только в одном. Не было у него собственной квартиры, долгое время скитался по съемным. Когда ему говорили: «Ты же приятельствуешь со многими очень влиятельными людьми, которые в концертные залы, рестораны ходят только «на тебя», почему бы не попросить у них протекции в квартирном вопросе?», он отвечал: «Помните, что сказал король из «Золушки»: «Никакие связи не могут сделать ножку маленькой, а душу большой!» Квартиру он получил за два года до смерти…
– У моего земляка Анатолия Шамардина, я так горжусь этим землячеством, невероятно большая душа, – говорил в свое время знаменитый композитор Аслан Дауров. – Мы повстречались с ним в Москве в Доме ученых, познакомились, где-то даже подружились. Могу сказать только одно: это один из самых светлых людей, повстречавшихся мне в жизни…
Аслан Дауров и сам был невероятно светлым человеком и талантливым музыкантом, человеком наивысшего благородства, но если он ушел из жизни после тяжелой и продолжительной болезни, то смерть Шамардина стала громом средь бела дня для всех его друзей и почитателей. Все прекрасно знали, что у Анатолия отменное здоровье, что он не курит и не пьет, что у него много планов: выпустить музыкальные альбомы «Золотые шлягеры народов мира», «Русское ретро», а еще с песнями на стихи разных поэтов, на стихи талантливейшей поэтессы Нины Красновой, но…
27 апреля 2014 года певец направлялся к сыну – тоже музыканту – Олегу поработать над новыми песнями, но по дороге почувствовал себя неважно и присел под деревом в одном из дворов… Врачи констатировали смерть от острой сердечной недостаточности… Анатолию Шамардину было 76 лет…
В минувшем году в село Хасаут-Греческое пришли два издания литературного альманаха «Эолова арфа» за подписью главного редактора Нины Красновой: «Историческому музею селения Хасаут-Греческое – номера альманаха, посвященные вашему земляку, певцу и композитору мирового класса с греческими корнями Анатолию Шамардину – с любовью к нему и к его Родине, которая может гордиться и должна гордиться им!» Надо ли говорить, что книга, написанная с такой любовью, нежностью, на редкость содержательная, раскрывающая разные грани жизни и таланта нашего земляка, переходит из рук в руки, и каждый прочитавший ее искренне благодарен Нине Красновой за талант, ей явно присущий, – талант дружбы и любви, и отдельно благодарен ей за истории от Анатолия Шамардина, которые она записала.
Прочитав эти незамысловатые, потешные истории, хасаутцы в один голос сказали: «Ушел не только русский Орфей с греческими корнями, но и большой, достоверный, добрый юморист…» И село Хасаут-Греческое, с которым он никогда не терял связи, его будет помнить всегда!

И. ХАРИБОВА.
Фото из семейного архива.