Черно-белые фотографии Григория Раева, оставшись навечно в летописи истории Кавказа, и в частности Карачаево-Черкесии, не затерялись и в «частоколе» современных цветных снимков. Востребованные для выставок и периодических изданий, без претензий на значимость, они каким-то удивительным образом овладевают чувствами зрителей.
Григорий Иванович прожил долгую жизнь, так и не разучившись очаровываться повседневной жизнью и народным бытом – босоногими аульскими детьми и даже ветхой крышей казачьей избы, распряженной бедаркой, разбросанными камнями…

Черно-белые фотографии Григория Раева, оставшись навечно в летописи истории Кавказа, и в частности Карачаево-Черкесии, не затерялись и в «частоколе» современных цветных снимков. Востребованные для выставок и периодических изданий, без претензий на значимость, они каким-то удивительным образом овладевают чувствами зрителей.
Григорий Иванович прожил долгую жизнь, так и не разучившись очаровываться повседневной жизнью и народным бытом – босоногими аульскими детьми и даже ветхой крышей казачьей избы, распряженной бедаркой, разбросанными камнями… В его сюжетах нет ничего необычного, лишь любовь к природе и многонациональному народу, живущему на территории нашей республики. Что интересно, он никогда не ставил своей целью красоту, она сама уютно «расположилась» в его снимках.
О том, как Григорий Иванович превратил в королеву служанку изобразительных искусств (так называли в XIX веке фотографию), наша беседа с этнографом Ибрагимом Шамановым.
«Прелюдией» к разговору стал просмотр принесенных им копий фотографий, сделанных Раевым на территории нынешней Карачаево-Черкесии. Ибрагим Магомедович собирал их десятилетиями. «К 155-летию со дня рождения Раева хочется помянуть его добрым словом, – сказал он. – Русский человек, Григорий Иванович много сделал для местных народов. Его фотографии одухотворены любовью к ним, к нашим долинам и горам».
Впечатление от просмотра снимков было двоякое – с одной стороны, умиление от давно прошедших дней, с другой – грусть: ничто не вечно под луной… Ибрагим Магомедович – неутомимый исследователь. Свой рассказ он подкрепил документами, отснятыми в архивах Москвы, Санкт-Петербурга, Ставрополя, Кавминвод.
«Заработки Раева были стабильно высокими, поэтому молва причислила его к элите общества, – продолжил он. – Манипуляции Раева с материалами для фиксации изображений, изготавливаемыми, кстати, почти полностью самостоятельно, вызывали у клиентов благоговение, а покровительство аристократов позволяло беспрепятственно путешествовать по местам, которые желала его душа».
Споры о том, какому региону принадлежит гений фотографии, не утихают до сих пор… «Это потому, что он свой, родной, и для жителей Ставропольского края, Грузии, и для жителей Карачаево-Черкесии, равно как и для жителей Дагестана, Чечни, Осетии, – рассказывает, перебирая фотоснимки, Шаманов. – Наследие его неоценимо в плане этнографии, географии, археологии и даже психологии, ибо в нем запечатлены настроение и пристрастия наших предшественников, живших с семидесятых годов позапрошлого века до середины прошлого, то есть в период его активной творческой деятельности. Ученые-исследователи пытаются даже разобраться в характерах изображенных на фото людей».
В XIX веке снимки «на память» воспринимались как чудо. На фотографиях, сделанных в его кисловодской студии, герои часто напряжены, иногда зажаты, но всегда наряжены в лучшие одежды, отсюда и ассоциация с лубками. Сам процесс съемок длился долго и утомительно, фотографирующиеся терпеливо ждали, когда «вылетит» из-под черной накидки птичка. А наши земляки получились такими, какими они были на самом деле, без прикрас – фотографу хотелось показать россиянам наш уголок с достопримечательностями, с присущими обычаями и традициями, уходящими корнями в старину. В бытовых сценках люди смеются, плачут, совсем, как мы… На многих фотографиях словно специально воплощены сценические образы – внешний вид, жесты персонажей, сельская идиллическая простота… На самом деле это не театральность. «Раеву ничего не приходилось придумывать, – объяснил Ибрагим Магомедович, – наряды были такие, хоть показывай на подиуме. Отрадно, что наши молодые дизайнеры уже перенимают общекавказский стиль, правда, пока робко. В последние годы, в противовес инородным хиджабам, в которые облачаются иногда некоторые женщины, в продаже появляются платья с национальными мотивами – элегантные, приталенные, подчеркивающие достоинства женской фигуры».
Мастер не раз вспоминал о доверчивости и дружелюбии горцев, казаков и мужиков. В аулах и станицах его встречали как самого дорогого гостя, мудреной техники не боялись, охотно фотографировались. Даже бедняки делились последним куском хлеба, отвечали на все интересующие его вопросы, отсюда и живость, буквально пронизывающая его фотографии, в виде жестов, поз и мимики. На кадрах запечатлены обыденные для того времени вещи, но эти застывшие сюжеты представляются нам необычными: оказывается, уже в позапрошлом веке люди не были зашоренными.
Глядя на зафиксированные фотоаппаратом праздники, обязательно с размахом, понимаешь, что народ относился к ним с душой. Женщины с открытыми лицами, в белых и разноцветных платьях, подчеркивающих талию, спокойно жестикулируют, беседуя с мужчинами, пробуждая мысль о равноправии.
«Фотографии Раева, служа в качестве рекламы, способствовали сближению Кавказа с внутренними губерниями Российской империи, – продолжил Шаманов. – В виде открыток и иллюстраций к альбомам они расходились по всей России и даже странам Западной Европы. Об их магическом воздействии писали газеты, что было весьма кстати. С 1883 года Теберда превращалась в курорт. «Охотясь» за кадрами, Раев карабкался по горам с полным многокилограммовым фотографическим снаряжением. Покорил Эльбрус и другие неприступные горные вершины вроде Чертова замка, куда и сегодня не всякий человек рискнет забраться. Как альпинист, он был избран заместителем председателя Кавказского горного общества. Афишировал монастыри, нарзаны, водопады… И отличался корректностью. На первых порах фотографировал то, что видел – джигита, горянку, но, освоившись, перешел на панорамную подачу увиденного. Нужные моменты ловил безошибочно. Сюжеты не режиссировал, просто становился незаметным. Слившись с аппаратурой, не мешал людям заниматься своим делом. Удачу ждал порой часами. Это надо было уметь! – восклицает Ибрагим Магомедович. – Да еще погода не всегда благоприятствовала качественной работе. Вот так «писалась» светом история человеческих отношений.
Преображая увиденное с помощью техники, далекой от совершенства, он сумел сочинить собственную азбуку изобразительных средств. В результате мы, потомки, видим сегодня не просто зафиксированные мгновения жизни – художественные откровения. Игра теней создает трехмерность, объемность. «Почерк» Раева индивидуален, его фотографии насыщены лиризмом и восхищением. В них реальность – преодоление бытовых неурядиц, порой и откровенной бедности… Жизнь во всех проявлениях. Его снимки не позволили кануть в Лету многим событиям, происходившим у нас. Первые метры железнодорожной колеи, строительство угольных шахт и Военно-Сухумской дороги. К примеру, историю города Карачаевска невозможно бы было полностью воссоздать без его фотографий. А историю коневодства – без его фотографий конного пробега 1935 года вокруг Кавказского хребта. Глядя на них, ощущаешь эмоциональную связь с запечатленными людьми, заряжаешься их настроением. Сейчас, конечно, не понять основные принципы его работы, но сориентироваться в параметрах изображений можно. Взяв за основу классическую съемку, он превратил фотографию в искусство».
Шаманов, продолжая показывать фотокопии, говорит: « Даже сегодня, когда техника достигла уровня фантастики, специалисты восхищаются высоким качеством исполнения фотографий Раева, хотя тогда это был трудоемкий процесс – малейшая невнимательность, и все шло насмарку: появлялись пятна, засветки и другие дефекты. Жаль, – сокрушается Ибрагим Магомедович, – что, будучи практиком, он не теоретизировал принципы своих композиций, методы тонального решения пространства, перспективы и светописания. Вдохновения, похоже, он не искал, у него оно было постоянным и неиссякаемым»
Понимая ценность своих работ для потомков, Григорий Раев обратился на склоне лет в Академию наук СССР с письмом. Выдержки из него – яркое тому свидетельство. «На протяжении семидесяти лет, – отметил мастер, – я работал в пределах Кавказа… как альпинист-фотограф и в прежние времена имел свои издания фотоальбомов и открыток, которые вошли во многие литературные, геологические, географические, этнографические и другие работы старой России и СССР… Сейчас мне восемьдесят… У меня накопилось огромное количество негативов. Очень многие негативы и снимки являются… совершенно уникальными и составляют, по моему мнению, чрезвычайную ценность для советской науки.
Этот исторический материал я собирал с 1877 года.
Мои работы экспонировались в 1900 году на Всемирной Парижской выставке, на выставке в Бельгии, на Всемирной выставке в Каире (Египет), на Нижегородской и других выставках… Я имею… золотые медали, грамоты и т. д.
Учитывая мой возраст, моим желанием явилось бы передать имеющиеся у меня ценности для дальнейшего использования в научный архив Академии наук СССР…».
Просьба величайшего фотографа России была удовлетворена. В 1948 году комиссия Академии наук СССР отобрала 418 фотонегативов и 50 отпечатков. Их берегут как зеницу ока в Российском этнографическом музее в городе Санкт-Петербурге и в Санкт-Петербургском филиале Архива РАН.
Это был триумф осиротевшего в пятилетнем возрасте сына простого отставного солдата.

НА СНИМКАХ: Праздник в Тебердинском ауле; Г. И. Раев в своей студии.