Мы по праву гордимся теми сотрудниками нашей газеты, кто в годы Великой Отечественной войны с оружием в руках защищал нашу Родину. Не всем суждено было вернуться домой с полей сражений. Но и тех, кто выжил и вернулся с Победой, уже, к сожалению, нет с нами. Но мы помним их и склоняем головы пред их подвигом. Павел Тимофеевич Агапов, Иван Акимович Атмакин, Василий Барабаш (погиб на фронте), Михаил Абрамович Витензон, Михаил Павлович Воробьев, Виктор Иванович Косов, Сергей Васильевич Костин, Николай Георгиевич Крицкий, Давид Цалевич Майданский, Георгий Тимофеевич Мироненко, Борис Владимирович Молотков, Сергей Петрович Никулин, Василий Романович Овсянников, Андрей Лаврентьевич Попутько, Тимофей Акимович Семенов, Роман Николаевич Скидоненко, Герман Васильевич Столбунов (погиб на фронте), Николай Дмитриевич Ситников, Виктор Константинович Филипенко, Иван Кузьмич Царьков…
Многие из них после войны помимо журналистики занимались литературным творчеством. И в этом творчестве тема Великой Отечественной занимала особое место. Сегодня мы предлагаем вашему вниманию рассказ Сергея НИКУЛИНА (на снимке), опубликованный в нашей газете в 1973 году («Ленинское знамя» № 140, 18 июля).

Мы по праву гордимся теми сотрудниками нашей газеты, кто в годы Великой Отечественной войны с оружием в руках защищал нашу Родину. Не всем суждено было вернуться домой с полей сражений. Но и тех, кто выжил и вернулся с Победой, уже, к сожалению, нет с нами. Но мы помним их и склоняем головы пред их подвигом. Павел Тимофеевич Агапов, Иван Акимович Атмакин, Василий Барабаш (погиб на фронте), Михаил Абрамович Витензон, Михаил Павлович Воробьев, Виктор Иванович Косов, Сергей Васильевич Костин, Николай Георгиевич Крицкий, Давид Цалевич Майданский, Георгий Тимофеевич Мироненко, Борис Владимирович Молотков, Сергей Петрович Никулин, Василий Романович Овсянников, Андрей Лаврентьевич Попутько, Тимофей Акимович Семенов, Роман Николаевич Скидоненко, Герман Васильевич Столбунов (погиб на фронте), Николай Дмитриевич Ситников, Виктор Константинович Филипенко, Иван Кузьмич Царьков…
Многие из них после войны помимо журналистики занимались литературным творчеством. И в этом творчестве тема Великой Отечественной занимала особое место. Сегодня мы предлагаем вашему вниманию рассказ Сергея НИКУЛИНА (на снимке), опубликованный в нашей газете в 1973 году («Ленинское знамя» № 140, 18 июля).
Школьники вместе с учительницей отправились на экскурсию к речушке, что в километре от рабочего поселка, и, проходя давно осыпавшиеся и заросшие бурьяном солдатские окопы, остановились в недоумении…
На пригорке – об этом писали газеты – советские солдаты летом сорок второго насмерть бились с фашистами. Все наши погибли. Но и немцев уложили немало.
После войны этот пригорок облюбовала ребятня – мальчишки и девчонки. И зимой, и весной, и летом тут разгорались «бои», не смолкали крики «ура!». Как-то мальчишки выковырнули из земли снаряд. Известно, что детвора – народ любопытный, ей все надо знать, что, как и почему. Снаряд взорвался… С тех пор этот пригорок стали называть гиблым местом и обходили стороной. А если, случалось, кто-нибудь из ребят забывал запрет родителей, появлялся здесь, то потом долго ходил с красными ушами…
И вдруг экскурсанты увидели два ряда молоденьких каштанов, выстроившихся друг против друга, а между ними березку. Деревца были молоденькие.
Откуда они взялись? Кто посадил? Где взял? Ведь вокруг степь. Глазом зацепиться не за что. По берегам речушки, в которой летом воробью по колено, растут хилые горбатые ивы да камыши.
Слух о посадках разнесся по всему поселку. На них пошли поглазеть и старые, и малые. А деревца были посажены по всем правилам: в глубокие ямы с разрыхленной, как пух, землей. Они уже принялись. На березке вспыхнули зеленые огоньки листьев, набухли и вот-вот должны были лопнуть почки каштанов.
Кто же их посадил? И когда?
Перво-наперво решили установить, не приезжал ли кто в поселок. Для этого надо было обратиться к Климовне – древней старушке, которая жила около станицы. Если никто, кроме нее, не видел, то никто другой видеть не мог.
Она не видела. Но, крестясь, сказала:
– Рука господня.
Председатель поселкового Совета обозлился:
– А где же эта рука взяла лопату? Почему оставила окурки? Почему, я спрашиваю?!
И в самом деле, в старом окопе была примята трава: кто-то, видать, отдыхал, валялись окурки.
Председатель поселкового Совета – сам фронтовик, – разглядывая их, продолжал:
– Сразу видно, что наш брат – солдат. Докуривает до самого корня; лишнего не бросит. И нечего тут думать и гадать. Говорю вам точно: солдат. – И приказал: – Чего стоите? Не видите, посадки могут засохнуть? За водой – шагом марш!

* * *

А дело было так.
Странный человек приехал в поселок. Выйдя из вагона, постоял на платформе, опираясь на толстую палку, посмотрел по сторонам. Климовна видела его, но не обратила внимания. Потому, что он был обут и одет с головы до пят во все солдатское и за плечами у него был солдатский мешок. Словом, вся амуниция его такая же, как у всех недавно вернувшихся с войны. Правда, из вещевого мешка торчали ветки саженцев.
Жмурясь от яркого солнца, он увидел водонапорную башню и пошел.
Поселок был невелик. Здесь почти все знали друг друга. Но когда являлся новый человек, он казался приметным и, если озирался по сторонам, искал что-то – его непременно спрашивали: кого ему нужно, и тотчас указывали дорогу.
Однако этот человек никого ни о чем не спрашивал, а смело пошел в сторону башни.
Опираясь на палку, он вышел к водокачке. Тут долго стоял и опять оглядывался, шаря глазами по окраине поселка, по полю, заросшему лебедой да лопухами. Что-то прикинул в уме и направился на пригорок, что лежал в полукилометре от крайних домиков.
Придя сюда, он снял фуражку и долго стоял, опустив голову, точно на кладбище, перед могилой. Затем походил по гребню пригорка, на котором темнели оплывшие следы от бомб и снарядов.
«Ну, вот ты, Петр Громов, и прибыл, – сказал он сам себе. – Долго собирался, да скоро доехал».
Потом снял солдатский мешок, развязал его, вынул бережно завернутые в мешковину саженцы. Железную лопату посадил на черенок. Скинув шинель, начал копать ямки.
Два дня и две ночи работал солдат. Отдыхал накоротке. У него была плащ-накидка. Он расстилал ее в окопе, теперь похожем на ровик, под голову подкладывал мешок.
На второй день тринадцать ямок были готовы. В двенадцать он посадил каштаны. В тринадцатую – березку. Потом ходил к речушке, набирал в свой котелок воду и поливал посадки.
Наверное, он сделал все, что хотел, потому что на третий день вытащил из лопаты черенок, лопату спрятал в мешок и, опираясь на палку, посмотрел на дело своих рук. Вероятно, он был доволен.
Когда стало темнеть, он разложил костер – веселый большой костер. Достав из мешка четвертинку водки, он вылил ее в алюминиевую кружку. Приготовил закуску. Поднялся и тихо сказал:
– За упокой ваших душ, ребята… – И, помолчав, добавил: – И за вас, каштаны. И за тебя, березка. Чтобы росли высокие и чтобы было по весне от вас кругом светло.

* * *

Это было давно.
Солдат – Петр Громов – больше не приезжал в поселок.
А поселок застроился новыми домами в два-три этажа. Они забрались на пригорок, дошли до самой речушки. Деревца, что посадил солдат, разрослись и стали красавцами. От них пошел парк – каштаны вперемешку с березками. Тут всегда полно ребятишек.
Стоят в обнимку березка – каштан, березка – каштан. По весне от цветенья каштанов светло ночью. А на березки глядеть больно. Вот до чего светлые березки!
И никто не догадывался, что пошел этот парк от солдата, который в 42-м уцелел здесь один из четырнадцати. И, уцелев, поклялся приехать сюда и посадить по дереву – погибшим парням – каштаны, а санинструкторше Тоне – березку…